Пропажа государственной важности [litres] - Алекс Монт

очевидностью до него дошло, что он едва не перешел ту черту, за которой не будет возврата. Он отчетливо осознал, что не сможет обмануть доверие герцога, растоптать его дружбу и стать предателем его интересов. Подобный проступок оказался выше его морально-нравственных сил. Завтра он встретится с графом и откажется от своего, столь опрометчиво данного ему, согласия.

— Ужин подавать? — раздался за дверью голос Прохора.

— Я сыт, принеси одного чаю, — отстраненно бросил Сергей, обдумывая предстоящее свидание с Шуваловым.

Кавендишу не понравилась манера речи Палицына в боксерском клубе, но он списал ее тон на плохое настроение Кондратия Матвеевича. «Ничего, когда получит пакет с гарантиями, запоет по-другому», — с сардоническим выражением лица хмыкнул аристократ-британец, велев слуге позвать кучера. Не прошло и четверти часа, как на Дворцовой остановилась знакомая бричка и, забрав разодетую в пух и прах Авдотью, стремительно унеслась с площади.

— Куда мы едем, Чарли? — поинтересовалась девушка, удивленная движению брички в прямо противоположную от первоначальной цели их путешествия сторону.

— К модистке, душенька, — забавно произнеся последнее слово, сосредоточенно отвечал Кавендиш, рассматривая фланировавшую по Невскому проспекту публику.

— К модистке? — еще более удивилась она.

— Хочу сделать тебе подарок, — загадочно вымолвил он, приказав кучеру свернуть на Большую Мещанскую улицу и ехать до дома аптекаря Штрауха на Гороховой, по которой и проживала известная на весь Петербург модистка.

— Шарман, тре шарман, месье Каванди! — экзальтированно восклицала мадам Дюбуа, заставляя затянутую в сногсшибательный вечерний туалет Авдотью повернуться то одним, то другим боком.

Немилосердно втыкая булавки в алый атлас и белый шелк, она придирчиво рассматривала, как сидит на ней кринолин в огромном, обрамленном массивной резной рамой, зеркале. Удовлетворившись осмотром, мадам наказала быть у себя завтра на окончательной примерке.

— А как насчет прочих аксессуаров? Перчатки с веером, да и шляпку с туфлями мы бы желали приобресть у вас, — поинтересовался Кавендиш.

— Подбирать на примерка, как ридикюль, — взмахнула порывисто ручкой мадам Дюбуа, одарив бесподобной улыбкой англичанина. В эту минуту звякнула сонетка, и новые клиенты появились в передней.

— Как ты угадал, что, то чудесное платье, будет мне впору? — искренне изумлялась горничная, когда они сели в бричку.

— Все очень просто, май диа. Прикинул твой размер и сообщил мадам Дюбуа. В ответ она сказала, что у нее есть на тебя туалет, не выкупленный прежде одной особой, — небрежно бросил он, глядя в светящиеся восторгом, полные восхищения глаза девушки.

О том, что особа, коей предназначалось великолепное платье, в одночасье скончалась при неясных обстоятельствах, он предпочел умолчать.

— Ты хочешь, чтобы в нем я куда-нибудь пошла с тобой? — не ровно дыша, со скрытой надеждой спросила девушка.

— В четверг мы ангажированы в театр, и я хочу, чтобы ты затмила своей красотой присутствующих на спектакле женщин, — пафосно заявил британец не отличавшейся по меркам того времени выдающейся красотой Авдотье, хотя ее наружность была весьма выразительна, благодаря точеной фигуре и огромным иссиня-черные глазам на смуглом худощавом лице.

Кавендиш решил появиться на людях с представительницей противоположного пола с определенной целью — пресечь ходившие пересуды о своей сексуальной ориентации. Тянувшийся из Лондона шлейф настиг-таки его в Петербурге, и он задумал раз и навсегда покончить с нелепыми толками. Да и вывод в свет простушки горничной, коей ему представлялась на тот момент Авдотья, послужит верным залогом ее преданности.

Глава 23. Обмануть шефа жандармов

— Чем порадуете, господин Блок? — спросил молодого человека Чаров, когда на следующее утро приехал в сыскное отделение.

— Есть новости по убийству на Петергофском шоссе, господин коллежский асессор, и новости весьма неожиданные, — с озабоченным видом заявил полицейский следователь и закурил папиросу.

— Ну не томите ж, рассказывайте!

— Когда труп неизвестного привезли в мертвецкую, его там обмыли как следует, опосля чего дежуривший в морге лекарь произвел детальный осмотр тела.

— Ну, и?! — сгорал от нетерпения Чаров.

— Первопричиной смерти явилось ранение в сердце, произведенное в результате выстрела из револьвера, а вовсе не удар по темени тяжелым предметом и те страшные колото-резаные раны в области груди.

— Вот это да! — воскликнул Сергей, пораженный выводом судебного патологоанатома. — Стало быть…

— Предполагаемого студента сперва застрелили, а потом уж поглумились от души ножиком, — не дал договорить ему Блок. — Труп был настолько обезображен и залит кровью, что прибывший в Лигово на место преступления доктор попросту не заметил входного отверстия от пули на груди покойного при первичном осмотре, — объяснил он врачебную ошибку.

— А личность убитого…

— Полагаю, не сегодня завтра установим, — уверенно отвечал почуявший след сыскарь.

После визита к Блоку он отправился к Цепному мосту, имея заднюю мысль не застать Шувалова на месте. Ожиданиям Сергея не суждено было сбыться. Граф пребывал в особняке Третьего отделения, и узнавший его адъютант предупредительно ввел в кабинет шефа жандармов.

— Признаться, не ожидал подобного исхода, — задумчиво протянул Шувалов, прочитав письмо герцога.

— Полагаю, его высочество просчитал все последствия своей женитьбы на Акинфиевой, — осторожно предположил Чаров.

— Так-то оно так, да не так, — досадливо хлопнул по столу Шувалов. — Не похоже на герцога!

— А если матушка его высочества повлияла на сына?

— Сомневаюсь! Она не может служить ему примером. Великая княгиня завела роман с графом Строгановым еще при жизни покойного отца герцога его высочества Максимилиана. К счастью, эту связь, а потом и их морганатический брак удалось сохранить втайне от императора Николая. Поговаривают, что лишь сам герцог да его старшая сестра, принцесса Баденская — настоящие дети Максимилиана. Все последующие — от Строганова.

— Но ему известно отношение его величества к Акинфиевой.

— И что из того! Государь тоже не безгрешен, да простит меня Бог! Весь двор судачит о его связи с юной Долгорукой, — в сердцах ляпнул лишнее граф, — а в салонах распевают возмутительные куплеты про продажу нами Аляски, — искренне негодовал он.

— Куплеты про Аляску?! — встрепенулся Чаров.

— Вот, извольте взглянуть на эту мерзость, — он протянул ему листок со стихами.

— …Когда я был царем российским,

Блядей французских я любил

Продав в Америке владенья,

Я им подарков накупил… — прочитал Чаров.

— Причем сия отвратительная пакость поется на фривольный мотивчик, взятый из оперетки Оффенбаха «Орфей в Аду», да еще накануне отъезда государя на выставку в Париж. Неслыханная дерзость! По замыслу этих борзописцев, наш император попадает в Ад и распевает там подобные куплеты. Безбожное паскудство! — брызгал слюной Шувалов. — Ладно, забудем про то. Итак, вы спросили?..

— Я лишь заметил вашему высокопревосходительству, что его императорское высочество герцог едва ли осмелится пойти против воли государя, да и…

— Осмелится, еще